[1929]
Чаще и чаще
глаза кидаю
к оскаленному
Китаю.
Тает
или
стоит, не тая,
четырехсотмиллионная
туча
Китая?
Долго ли
будут
шакалы
стаей
генеральствовать
на Китае?
Долго ли
белых
шайка спита́я
будет
пакостить
земли Китая?
Дредноуты Англии
тушей кита
долго ли
будут
давить Китай?
Руку
на долгую дружбу
дай,
сотнемиллионный
рабочий Китай!
Давайте, китайцы,
вместе с Китаем
с империалистами
счеты сквитаем.
Но —
не мерещится пусть
Китаю,
что угрозами
нас
закидают.
Если
белогвардейская стая
к нашим границам
двинет
с Китая —
стиснем винтовки,
шинели
скатаем,
выйдем
в бои
с генеральским Китаем.
[1929]
Старья лирозвоны
умели вывести
лик войны
завидной красивости.
В поход —
на подвиг,
с оркестром и хором!
Девицы глазеют
на золото форм.
Сквозь губки в улыбке,
сквозь звезды очей —
проходят
гусары
полком усачей.
В бою погарцуй —
и тебе
за доблести
чины вручены,
эполеты
и области.
А хочешь —
умри
под ядерным градом, —
тебе
века
взмонументят награду.
Кое-кто
и сегодня
мерином сивым
подвирает,
закусив
поэтические удила́:
«Красивые,
во всем красивом,
они
несли свои тела…»
Неужели красиво?
Мерси вам
за эти самые
красивые дела!
Поэтами облагороженная
война и военщина
должна быть
поэтом
оплевана и развенчана.
Война —
это ветер
трупной вонищи.
Война —
завод
по выделке нищих.
Могила
безмерная
вглубь и вширь,
голод,
грязь,
тифы и вши.
Война —
богатым
банки денег,
а нам —
костылей
кастаньетный теньк.
Война —
приказ,
война —
манифест:
— Любите
протезами
жен и невест! —
На всей планете,
товарищи люди,
объявите:
войны не будет!
И когда понадобится
кучки
правителей и правительств
истребить
для мира
в целом свете,
пролетарий —
мира
глашатай и провидец —
не останавливайся
перед этим!
[1929]
Колокола.
Ни гудка,
ни стука.
Бронзовая скука.
Патлы
маслом прилампадя,
сапоги
навакся,
в храм
живот
приносит дядя:
«Божья матерь —
накося!»
Вместе с дядею —
жена
шествует
важно.
Как комод —
сложена,
как павлин —
ряжена.
Искрестилась толпа,
отмахала локоть.
Волосатого
попа
надоть
в лапу
чмокать.
К дому,
выполнив обряд,
прутся
дядя с тетей.
Здесь уже с утра
сидят
мухи на компоте.
Семья
садится радостно
вокруг
сорокаградусной.
От водки,
от Христовых дум
философеет
нежный
ум.
Сияет
каждый атом
под серебристым
матом.
Перейдут
на мордобой,
кончив
водку
эту.
Дальше
всё
само собой,
как
по трафарету.
Воскресный город
избит
и испит,
спит
под листком красненьким.
И это
у нас
называлось
«быт»